«Madam, I’m Adam»: музыкальные палиндромы

Великие композиторы – большие мастера по части звукового хулиганства. Утомленные собственной серьезностью, они вот уже восемь сотен лет водят публику за нос, придумывая интеллектуальные игры-головоломки. В этих играх музыка выворачивается наизнанку, пятится назад, отражается в себе самой. И если поверять гармонию алгеброй зазорно (учитывая опыт пушкинского супостата), то геометрией – в самый раз. Еще лучше поверять оной мелодию: вооружившись галантным представлением первого человека первой даме «Madam, I’m Adam» и задиристой фразой Мальвины про лапу Азора, музыканты выдают порой такие загадки-перевертыши, что мама не горюй. Так и не прояснив до конца вопрос о том, что это – шутка гения или некий научный эксперимент.

А теперь – с придыханием – о первом музыкальном палиндроме. Сочинил его французский остроумец Гийом де Машо аж в 14 веке, проделав самый настоящий фокус: в его рондо «Мой конец – мое начало» мелодия в каждом из трех голосов, отзвучав от начала к концу, повторяется – нота за нотой – в обратном порядке. Более того, музыку де Машо записал лишь частично, так что исполнителям предстоит самим дофантазировать текст, руководствуясь туманной авторской подсказкой: «В моем конце мое начало, в моем начале мой конец». Забавно, что первая часть фразы стала девизом Марии Стюарт, а вторую использовал Т.С. Элиот в поэме «Ист Коукер» из цикла «Четыре квартета» (навеян цикл, правда, не Гийомом де Машо, а поздними квартетами Бетховена). 

Единожды выдуманная формула работает на ура: большим докой по части пятящихся мелодий стал в 17 веке Иоганн Себастьян Бах. В его цикле «Музыкальное приношение», сочиненном на тему, заданную прусским королем Фридрихом Великим, имеются и «Крабий канон», и «Зеркальный канон» – и оба не закончены. Причем умышленно: записав лишь партию одного голоса, исполнять которую можно было задом наперед, Бах предложил королю свои головоломки – и, таким образом, отомстил. К слову, в русском языке «крабий» прием известен под ласковым прозвищем «ракоход», ибо запечатлевает в музыке особенности походки сиих милых созданий.

Венские классики тоже преуспели в сочинении музыкальных ребусов: 47-я симфония Гайдна так вообще поименована «Палиндром», а его же трехголосный хор «О, Гармония, твой голос божественен» написан в форме зеркально-ракоходного канона. Моцарт пошел еще дальше – в скрипичном дуэте «Застольная мелодия для двоих» (иначе этот дуэт именуют Der Spiegel, «Зеркало»). Тут уж вообще непонятно, что в нотах является верхом, а что низом – их можно переворачивать как угодно. Оттого два исполнителя «Застольной» стоят лицом к лицу, а между ними располагаются ноты, которые они читают с разных сторон, причем один играет произведение с начала, а другой – с конца. Так что с точки зрения каждого исполнителя его «соперник» читает ноты вверх ногами.

В 19 веке моцартовскую эстафету подхватил Игнац Мошелес, автор пьесы-палиндрома «Путь мира»: играют ее тем же манером, от начала до конца, затем ноты переворачиваются вверх тормашками, и пьеса исполняется вновь – в обратную сторону. Мелодия при этом ничуть не меняется, более того, речь идет о пьесе без финала: дойдя до конца нотной страницы, исполнителю надлежит перевернуть ее и начать всё сначала.

Музыкальная эквилибристика подобного рода доводила порой и до курьезов, и до обид. Маэстро палиндромов Арнольд Шенберг с его додекафонией и ракоходными инверсиями вдруг возьми да сочини пародию на Стравинского в «Трех сатирах для хора», где Стравинский выведен под именем «маленького Модернского». Впрочем, невеликий ростом великий композитор Стравинский оказался великодушен: «я почти что простил его за то, что он написал очень гадкое стихотворение обо мне, поскольку он положил его в основу такого замечательного зеркального канона».

Кстати, композиторы вовсе не относились к палиндрому как к «заклятью двойным теченьем речи», как именовал его палиндроман Земного Шара Велимир Хлебников. Скорее, они видели в нем искусную, а порой и изощренную игру ума. Улавливатель музыки миров Пауль Хиндемит, к примеру, сочинил фортепианный цикл «Игра тональностей», где финальная постлюдия – не что иное как первая прелюдия, сыгранная задом наперед, да еще и вверх ногами. Более того: имеется у Хиндемита одноактная опера-скетч «Туда и обратно», где он превзошел не только самого себя, но и всех своих коллег. Собственно, он и создал-то оперу ради идеи зеркального обращения – и не только в музыке, но и в сюжете (!): начинается действие со сцены мирного утра двух любящих супругов, затем следуют сцены ревности, убийства и самоубийства, после чего всё раскручивается назад, заканчиваясь хэппи-эндом. Длится шедевр 10 минут 20 секунд, в партии каждого героя – по 12 слов, которые тасуются в разном порядке.

Что и говорить, в 20 веке палиндром буквально расцвел – и не только в додекафонной и серийной технике нововенцев (то бишь Шенберга, Берга и Веберна), и не только в опусах изощренного интеллектуала Хиндемита – но и в музыке Мессиана, Бриттена, Булеза, Бартока, Пендерецкого, Лютославского, Даллапикколы, Шнитке, Щедрина etc. Антон Веберн объяснял сей феномен на примере «магического квадрата», то бишь знаменитого латинского палиндрома-заклинания о сеятеле с плугом – SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS, который можно прочитать одинаково во всех четырех направлениях: снизу вверх, сверху вниз, слева направо и справа налево. Что ж, поле и вправду должно перепахиваться, чтобы на нем выросло что-то новое. Как писал Людвиг Бусслер, «эти ухищрения давно бы вышли из употребления, если бы их не поддерживали великие музыканты, частью из каприза, частью же из желания выказать свою контрапунктическую ученость».

А вот от этого автора такого никто не ожидал: песня «Because» Джона Леннона – не что иное как «Лунная соната» Бетховена в обратной последовательности. Сам Леннон сходства не отрицал: дескать, лежал он на диване, слушал, как Йоко играет «Лунную», и вдруг попросил: сыграй-ка эти аккорды задом наперед. Она сыграла, и он сочинил «Because». Вслушайтесь в аккомпанемент.

Но знаете что? В поступке Леннона нет ничего предосудительного. Ибо, как писал Жан Кокто, «профессиональную тайну можно разболтать без всякого риска. Нужно ведь еще суметь ею воспользоваться».